Юный бунтарь-одиночка, угрюмый панк в рваных джинсах с книгой Ницше в рюкзаке – когда он шел по городу, прохожие оборачивались ему вслед. С тех пор много воды утекло, наш герой расстался и с ирокезом, и с юношеским максимализмом. Он готов идти на компромисс и находит общий язык с большим количеством людей. Но порой все-таки изобретает способы «выдернуть» себя из привычного окружения. В проекте «Герой дня» – проректор РГУФКСМиТ по учебно-методической работе, кандидат педагогических наук, доцент кафедры методики комплексных форм физической культуры РГУФКСМиТ Евгений Павлов.
Прабабушка, прадедушка, бабушка, мама, родная тетя, двоюродная сестра – педагоги. Прабабушка с прадедушкой трудились вместе с С.Т. Шацким в колонии «Бодрая жизнь», принимали беженцев из Испании. Моя бабушка воспитывалась в той же колонии. Как-то ребята играли в карты, а она стояла «на шухере». Родители, узнав об этом, оставили ее дома – это было самым страшным наказанием.
Прабабушка и прадедушка были москвичами, но, когда началась «педагогическая лихорадка», уехали преподавать в колонию «Бодрая жизнь» в Калужскую область. Потом прадеда репрессировали за сбор краеведческого материала – сосед «настучал», что прадед шпион.
Бабушка с дедом после войны жили в учительском общежитии. Дед работал шаблонщиком на заводе, изготавливал эталонные детали по чертежам. Я потом понял, кого он мне напоминает – Гошу из фильма «Москва слезам не верит». Простой работяга, без которого не состоялись бы докторские диссертации.
Дед выиграл в лотерею тысяч десять, и они с бабушкой построили дом в Жуковском районе Калужской области. А мама осталась учиться в столице, жила у тети, и я родился в Москве. Потом мы переехали к бабушке с дедушкой, а позже перебрались в коммуналку в Обнинск – город мирного атома, где, собственно, и прошли мои школьные годы. Учился в физматклассе.
В первый поход пошел в шесть лет. Тащил тяжелый рюкзак – заявил, что сам понесу продукты и консервы. Мама говорила, что я не капризничал, не мог себе этого позволить, потому что она была руководительницей. Да и вообще был непритязательным.
В школе в классе литературы висел портрет Лермонтова, под ним цитата: «Так жизнь скучна, когда боренья нет!» Я часто спорил с учительницей, а когда она мне говорила: «Павлов, куда ты лезешь!?» – указывал на подпись под портретом.
В старших классах был неформалом – панком, протестовал против общества. На выпускной пришел с фиолетовым ирокезом пятнадцатисантиметровой длины. Классная руководительница заплакала, директор пожал руку и сказал: «Уважаю!» Тогда всех заставляли ходить в форме, панки были редкостью даже в Москве, а в нашем наукограде в ста километрах от столицы их не было вовсе. Все оборачивались вслед, кто-то смеялся, кто-то пугался…
Читал Ницше, Сартра, Гессе, Довлатова. Любил «Заводной апельсин», «Пролетая над гнездом кукушки». Слушал советский рок и панк-рок. И, как ни странно, классическую музыку – Бетховена, Баха. Всякие гопники, которые пытались ко мне приставать, были весьма и весьма удивлены, когда слышали, что классика звучит у меня в плеере.
Школу окончил в 1994 году. Думал поступать в МПГУ имени Ленина на преподавателя физической культуры. Там в нормативных требованиях, как позже выяснилось, была опечатка, поэтому мне никак не удавалось их выполнить, сколько я ни тренировался. А в ГЦОЛИФК, как мне все говорили, поступают только спортсмены высочайшего класса, я таковым не являлся. Но в тот год здесь открывалась новая специализация – триатлон. Первый набор всегда трудный, поэтому, может быть, мне и удалось поступить, хотя я усиленно готовился к поступлению, даже к репетитору по биологии ходил.
Вступительные экзамены дались тяжело. В Крылатском ехали три малых велокольца, плыли 400 метров по Гребному каналу и бежали 2 километра. Причем один круг на велокольце мне сначала не засчитали, поскольку у меня была майка такой же расцветки, как и у одной из сборных команд, которая там тренировалась. Потом признали, что я проехал все три круга.
В университете ирокез пришлось сбрить, с ним тренироваться неудобно. Протест протестом, но прическа должна быть практичной. Когда отрастил бороду и усы – уже не помню. Могу и сбрить без проблем. Не то чтобы я себе сознательно создавал имидж, просто это убыстряет процесс бритья с утра. А во время отпуска не бреюсь – честно говоря, устаю от этого.
На первом курсе у меня было по три тренировки в день. Утром вставали рано и бежали до Измайловского парка, делали круг по парку и возвращались – 10 километров. Потом сразу после занятия шли в бассейн и там плавали 2–2,5 км. И вечером ездили на велосипедах по Щёлковскому или Горьковскому шоссе, километров 50–80. Потом тренировки сошли на нет, полностью ушел в учебу.
Из-за активной походной жизни иногда пропускал занятия – бывало по пять-шесть экспедиций в год. Старался наверстывать, не скажу, что был зубрилой, но первые два года «работал на зачетку», потом она на меня. Мне очень нравились лекции Тхоревского, я, не конспектируя, по памяти отвечал на семинарах по физиологии. Не давались биохимия и химия. Хотя у меня мама – химик, это единственная школьная дисциплина, по которой у меня была тройка в 10 классе, в 11 уже исправил на четвёрку.
В общежитии жил двадцать два года: с первого курса до прошлого года. Когда сюда поступал, за мостом, если идти от «Черкизовской», слева и справа был небольшой лесочек, мы там собирали грибы и ели. Еще была идея поймать в Серебряно-Виноградных прудах утку на обед.
Видел многих комендантов, пересекался со многими нынешними сотрудниками университета, застал жуткие беспорядки в общежитии в девяностые, когда здесь был Черкизовский рынок.
Когда учился на втором курсе, в ГЦОЛИФК открыли направление «спортивно-оздоровительный туризм», я хотел перевестись с потерей курса, но мне не разрешили. Закончил бакалавриат по теории и методике триатлона и потом пошел в магистратуру к Степану Александровичу Гониянцу на кафедру методики комплексных форм физической культуры, писал диссертацию по подготовке спортсменов-спелеологов. В это время я работал в системе дополнительного образования, возил школьные команды на слеты и соревнования по туризму и водил детей в пешие, горные и спелеопоходы, поэтому и взял эту тему.
Мог очень хорошо зарабатывать промышленным альпинизмом – мыть окна, красить стены – и думал вообще уйти из института. Мы очень долго говорили на эту тему со Степаном Александровичем Гониянцем, и я принял решение остаться в университете. Вообще, Гониянц много в меня вложил и сформировал определённые принципы и подходы в науке и образовании – я ему за это очень благодарен.
После защиты работал преподавателем, старшим преподавателем, доцентом.
Был заместителем декана факультета сложнокоординационных видов физкультурно-спортивной деятельности, исполнял обязанности декана, потом, под руководством Михайловой Тамары Викторовны, которая тогда была директором института, возглавлял отделение, объединяющее направления подготовки бакалавров и магистров. Был заместителем Тамары Викторовны в институте физической культуры, спорта и фитнеса – так он тогда назывался. Михайлова, конечно, активно содействовала моему продвижению, хотя первое время после нашего знакомства относилась ко мне очень настороженно, мягко говоря. С 2011 до 2016 года был директором Института туризма, рекреации, реабилитации и фитнеса – очень много сил вложил в институт, и, мне кажется, ИТРРиФ был на хорошем счету у руководства вуза.
Остаюсь доцентом на четверть ставки. Веду две дисциплины и принимаю выпускные квалификационные работы. Мне нравится общаться со студентами, у них многому учишься. Студенты сейчас требуют от преподавателя практикоориентированных знаний, задают вопрос – для чего мне это потребуется в работе? Это, конечно, мотивирует.
Сейчас временно занимаю должность проректора. Временно – потому что ничто не вечно под луной. Мое ремесло, постоянная работа – это преподавание, вести занятия можно до пенсии. А административная работа очень сильно выматывает, морально и физически.
Демократия – это хорошо, но при большом количестве демократии сложно достичь каких-то результатов. В любом случае приходится самому принимать решение, если оно зависит от меня – естественно, выслушав многие мнения. Всем точно не угодишь. Всегда старался работать на университет, а не в угоду кому-то. Готов слушать людей и стараюсь признавать свои ошибки, если я их действительно допускаю – а я их допускаю.
Мешают работать слухи. В нашем университете, как и в любой большой организации, ходит много сплетен. И я иногда четко вижу, что человек сформировал свое мнение на основании слухов, но переубеждать его, пока это напрямую не сказывается на деле, нет ни времени, ни сил, ни желания. Но это действительно проблема. Через меня в силу моей должности проходит очень много информации, а те, кто оценивает мою работу, менее информированы.
Если до меня доходит какой-то слух, я иду напрямую к человеку, который владеет объективной информацией, за подтверждением или опровержением. Пока я не услышал официального подтверждения или не увидел официальный документ, я слухам не верю.
Сейчас, понятно, весь университет работает на аккредитацию. Нужно понимать, что это не дело отдельных людей, это дело всего университета и персонально каждого сотрудника. Важно успешно ее пройти и снять нагрузку по заполнению бумаг с педагогов. К сожалению, сейчас при аккредитации практически не смотрят на качество подготовки наших студентов, а проверяют правильность заполнения бумаг. То есть, по большому счету, вуз может не вести образовательную деятельность, но если он красиво оформит бумаги, он пройдет аккредитацию. С другой стороны, если каждый педагог полностью отдастся рабочему процессу и передаче знаний студентам, но «бумажки» не будут готовы, то вуз аккредитацию не пройдет.
В пещерах впервые побывал, когда ездил на сборы в горах – в то время я увлекался рукопашным боем по системе Кадочникова (занимался им 6 лет). А в качестве спелеолога впервые спустился в пещеры в 1989 году. Сначала ходили с Обнинской командой, потом, когда поступил в университет, присоединился к спелеоклубу Перово. Постепенно дошел до пещер высочайшей сложности, был в самой глубокой на тот момент пещере Крубера глубиной 2 километра 20 метров. Получил звание мастера спорта по спелеотуризму.
У одного великого альпиниста спросили: почему вы идете в горы? Он ответил: потому что они есть. С пещерами то же самое. На планете Земля практически не осталось неизведанных мест. Есть места, где не ступала нога человека, но вершины гор отражены на аэрофотосъемке, Марианскую впадину исследовали с помощью батискафов и радаров… Под землей такие приборы не работают, и исследовать пещеру можно, только туда спустившись. После одной нашей экспедиции мы практически опровергли теоретические предположения, которые преподавались на геофаке МГУ – им пришлось поменять взгляд на геологическую структуру одного из горных районов России. Когда понимаешь, что ты первый человек за миллионы лет, который побывал в этой пещере, испытываешь очень волнительное чувство.
Конечно, возникали и опасные ситуации. Под землей самое неприятное – это паводок. У нас был случай в Абхазии: мы прошли в пещеру по открытой воде без аппаратов автономного дыхания. А когда вернулись, полусифон превратился в сифон (туннель, целиком заполненный водой – прим. ред.). Нырять было слишком опасно, поэтому решили отсиживаться. Пережидали 60 часов, из еды на троих была плитка шоколада и упаковка сушеных бананов. Но мы не знали, сколько просидим под землей, поэтому за это время съели только четвертинку плитки шоколада на троих. Конечно, голова кружилась от истощения.
После травмы в пещеры уже не хожу. Сломал ногу, когда попал в аварию на мотоцикле. Езжу уже лет восемь, это тоже интересно. Когда ты за рулем машины – комфорт, радио играет, и не получается отвлечься от переживаний. А на мотоцикле полностью отдаешься дороге. Даже если едешь в команде, ты предоставлен сам себе. И это хорошо прочищает голову, приходят свежие мысли, умные или не очень…
Путешествуем с друзьями на мотоциклах по России. Вдвоем-вчетвером, ни в какие мотоклубы принципиально не входим. Стараемся каждый раз прокладывать новые маршруты. Отлично прокатились на майские праздники, повидали много городов. Очень интересно пообщаться с людьми. Например, поговорили с крымчанами, выяснили, что они сами думают о присоединении к России – все очень довольны.
В студенческие годы и во взрослом возрасте учил наизусть стихи. В школе заставляли, и поэтому было неинтересно. А потом ради удовольствия выучил, например, монолог Хлопуши из поэмы Есенина «Пугачев», просто захотелось. Может, из-за того, что Высоцкий в театре на Таганке Хлопушу играл.
Увлекался рисованием в стиле абстракционизма. Помню, рисовать получалось и хотелось только в том случае, если было плохое настроение.
Депрессии остались в юности. Потом я стал гораздо более позитивно относиться к жизни и понял, что в целом-то я оптимист. Сейчас вот в Интернете гуляет картинка, молодой человек в 18 лет: все, жизнь кончена, нет смысла жить дальше. Тот же человек в сорок: о, гречка по акции, возьму-ка я два пакета!
В песнях для меня важен текст. И у рок-групп, которые я слушал в юности, и в бардовской песне. Мне очень нравится Олег Щербаков, люблю Олега Митяева – у меня много его дисков. Тут слушаю, думаю – какой классный текст у Митяева, очень сильно отличается от прочих. Оказалось, песня на стихи Бродского. Слушаю группу «Сплин» – о, какая песня! Тоже на стихи Бродского…
Не был особо общительным ни в детстве, ни в студенческие годы, ни на работе. Меня часто спрашивают – кто твои друзья в университете? У меня здесь друзей-то и нет. Есть коллеги, есть особо уважаемые коллеги, к советам которых я прислушиваюсь. Но дружить по-настоящему не получается, такие отношения могут мешать работе и сказываться на принятии решений, с моей точки зрения, это не очень правильно.
Хватает дружеского общения вне стен университета. С одним из моих приятелей дружим с четырех лет. Мы и в походы вместе ходили, и на мотоциклах сейчас вместе катаемся. А вечером вне стен университета больше хочется помолчать.
Живу в Щелково. Каждый день встаю в 5 утра, в 6 выезжаю, в 7 на работе. Домой приезжаю около 11 вечера – только переночевать. Родные, бывает, обижаются, но они тоже все понимают. В выходные стараюсь уделить больше времени родным и близким. И подольше поспать.
Дети мои туризмом не занимаются, я бы этого и не хотел. В наше время, чтобы отправить ребенка за границу, достаточно трех документов, а чтобы отправить его в поход, нужно около пятидесяти. Это не способствует развитию внутреннего туризма. Хотя, конечно, походы дают очень большую самостоятельность. Я умею шить, готовить, ремонтировать. Не скажу, что все это дал туризм, но многое. И родители детей, которых я водил в походы, потом меня благодарили – дети приобретали навыки самообслуживания.
Дети, как писал Сергей Довлатов – «маленький заводик по производству положительных эмоций». Они придают мне сил. Стараюсь быть хорошим отцом и растить детей в любви. И слушать ребенка – нужно понять, зачем он что-то делает, чтобы устранить причину «плохого» поведения.